Штурм Кенигсберга

        Много за годы войны пришлось мне испытать, были эпизоды трагические, а порой даже курьезные. Много городов и населенных пунктов приходилось освобождать, потом оставлять и снова брать. Сколько потеряно на дорогах воины боевых друзей! И сколько запечатлено в памяти примеров боевого мастерства, исключительного мужества, русской находчивости и смекалки. Но мне из всего того, что пережито, хочется поделиться воспоминаниями о героическом штурме г. Кенигсберга (Восточная Пруссия — Германия). Шел 1945 год — последний год войны.
          Тяжелые кровопролитные бои развернулись на Восточно-Прусском плацдарме. Войска 3-го Белорусского фронта, в составе которого была и наша 44-я МСБ, пробились вглубь Восточной Пруссии на 120 км и вышли к Кенигсбергу. В ходе боев были раз¬громлены мощнейшие опорные пункты центральной полосы, такие города, как Тапиау, Алленбург, Нордепбург и др. Родина салютовала в знак победы войскам 3-го Белорусского фронта. К сожалению, это был последний приказ Ставки, адресованный генералу Черняховскому, командующему этим фронтом. 18 февраля командующий фронтом был убит осколком снаряда. После него 3-м Белорусским фронтом стал командовать маршал Василевский, он повел войска на штурм Кенигсберга. Нужно сказать, что этот город — крепость был важнейшим военно-промышленным и политическим центром Восточной Пруссии. Для обороны города было привлечено около 130 тысяч человек, до 4 тысяч орудий и минометов, более 100 танков и самоходных орудий. На аэро¬дроме Земландского полуострова базировалось 170 боевых самолетов. Вокруг Кенигсберга и внутри его гитлеровцы создали 4 укрепленных полосы:
            Первая — внешний обвод, который немцы называли «ночной рубашкой», имея в виду, что в ней можно спать спокойно, она, по их мнению, непреодолима. Этот обвод состоял из 4-х рядов окопов и траншей, противотанкового рва, заложенных фугасов, минных полей, ежей из рельсов, проволочных заграждений, да еще специальных малозаметных препятствий. Все это лишь далекие подступы к крепости, они прикрыты были многослойным артиллерийским и пулеметным огнем.
           Вторая — внутренний обвод. Включал в себя доты, дзоты и 15 мощных старинных фортов. Они окружали город сплошным кольцом. У каждого форта было свое название, например: «Король Фридрих», «Мариенбург», «Квенддум», «Королева Луиза» и др. Между собой все форты были связаны окружной дорогой. Каждый форт представлял собой многоэтажное железо-бетонное сооружение со своей электростанцией, складами продовольствия и боеприпасов, госпиталем. Вооружение — несколько десятков пулеметов, две, три артиллерийские батареи. Гарнизон — до батальона! Перед фортами были рвы шириной 20 м, глубиной до 7 м. Водой рвы были наполнены всего на всего до половины, но с таким расчетом, чтобы затруднить использование переправочных средств.
        Третья полоса проходила по окраине города и представляла собой комплекс железобетонных огневых точек и подготовленных к обороне строений.
          Четвертая полоса опоясывала центральную часть города и состояла из бастионов, башен и прочных зданий. От нападения с воздуха Кенигсберг прикрывался 56 зенитными батареями (около 450 стволов), начальником гарнизона был любимец Гитлера — генерал Ляш.
          Я не зря сделал экскурсию в военную статистику и дал подробную справку об этой огромной огневой мощи защиты города, ибо слишком велики были потери наших войск при взятии крепости. Я в то время был в звании младшего сержанта в 44-й МСБ 1-го танкового корпуса и выполнял роль наводчика в расчете миномета. 4 апреля командир минометной роты капитан Авазовский вызвал к себе меня, рядового красноармейца (фамилии его не помню, а звали Сашей) и старшего сержанта Петра Бровко, помощника ком. взвода, по национальности украинца.
           Несколько слов о нем. Он был старше нас на 5 лет, дважды раненный, имел правительственные награды, хладнокровный, смелый и расчетливый в бою, отлично разбирался в секретах минометной стрельбы, особенно навесного огня. Даже такой специалист, как командир роты, часто советовался с ним.
         Капитан приказал сержанту Бровко подыскать удобную позицию для минометов нашей роты, закрытую для навесной стрельбы. Нужно сказать, что местность вокруг Кенигсберга была пересеченная, встречались редкие лесопосадки, мелкий кустарник, овраги и небольшие открытые пространства. Мы направились по указанному маршруту. Примерно через 1—1,5 км Бровко обнаружил хорошую позицию. Она представляла из себя неглубокий, широкий по дну овраг с двумя скатами по сторонам, поросший мелким кустарником. С левой стороны по ходу движения, примерно у входа в овраг на расстоянии 20—30 м, стоял разбитый немецкий танк, обгорелый, с развороченной башней и перебитыми гусеницами. Сержант был доволен найденной позицией, и нам она тоже понравилась. Мы остановились на дне оврага, закурили и решили уже возвращаться в роту, а в это время Саша вылез по скату наверх и вдруг оттуда неожиданно скатился к нам и сдавленным голосом доложил: «Сержант! Там движется в нашем направлении большая группа людей, неужели фрицы?». «Шутишь», — ответил Бровко и полез по склону оврага наверх, я и Саша последовали за ним. Действительно, через кустарник было видно двигающуюся в нашем направлении группу людей в количестве 30—40 человек на расстоянии 300—350 м, и уже через несколько минут стало ясно, что это немцы!!! Дело в том, что во время разгрома немецких войск в Восточной Пруссии недобитые группки и отдельные гитлеровцы бродили по району, скрываясь в населенных пунктах, лесопосадках, оврагах, нападая на отдельных военнослужащих. Они были хорошо вооружены автоматами, гранатами, фаустпатронами и даже ручными пулеметами. Встреча с такой группой была очень опасна. И она направлялась к нам! Что было делать? И тогда сержант принял решение. Он сказал: «Бегом в роту, передайте командиру об этом происшествии, он знает, что нужно делать, я останусь здесь и буду за ними наблюдать, постараюсь себя ничем не обнаружить, авось обойдется. Оружие, какое у вас есть, оставьте мне». Я и Саша отдали сержанту свои трофейные ружья, кроме того, Саша отдал ему и автомат (у меня автомата не было). Потом сержант сказал: «Если что, командир знает мой домашний адрес,— и добавил, — хлопцы, по коням», и мы быстро побежали к выходу из оврага.
        Далее события развертывались так. Не добежав нескольких метров до выхода из оврага на ровную местность, мы вдруг услышали длинную автоматную очередь в направлении танка — это явно стрелял сержант. Ничего сначала не поняв, мы присели на дно ов¬рага. «Что он делает? Он же себя этой стрельбой выдаст»,— мелькнула у нас мысль, и через минуту началась перестрелка. Мы выглянули, маскируясь, из оврага и увидели, что у танка лежит один, видимо убитый, немец, а два других, пригибаясь к земле, бегут к основной группе. И тут мы поняли, какой смертельной опасности подвергались: выйдя из оврага, мы тут же были бы расстреляны немцами в упор, и нетрудно было сообразить, что только выстрелы сержанта из автомата спасли нам жизнь. Видя, что нам пока ничто не угрожает, мы выскочили из оврага и, пригибаясь к земле и маскируясь кустарником, бросились бежать. Вскоре выстрелы прекратились. «Хана нашему командиру!» — со слезами произнес Саша. Прибежав в роту и доложив командиру об этом происшествии, мы вместе с взводом автоматчиков и личным составом роты направились ускоренным шагом к месту боя.
         Вот что мы увидели: несколько убитых фашистов лежали недалеко от края оврага, сам сержант лежал на дне оврага, полушубок его был расстегнут и залит кровью, ордена и медали были вырваны с мясом из гимнастерки и лежали рядом на земле. Выстрел в сержанта был произведен в упор (он был уже без сознания) через гвардейский знак (немцы любят такие экзотические, неординарные способы убийства, причем фотографируясь при этом), и немцы, посчитав сержанта убитым, пошли дальше, не обращая внимания на своих убитых солдат. При осмотре военфельдшер радостно доложил, что сержант жив, правда пульс еле-еле прослушивается и он без сознания от большой потери крови. Кроме того, у него было еще пулевое ранение в локтевом суставе левой руки и, видимо, от страшной боли и потери крови он потерял сознание. Его бережно положили на носилки и понесли в полевой госпиталь.     Вскоре ушедшую группу обнаружили, разоружили и под конвоем отправили в тыл.
            На рассвете 6 апреля около 9 часов утра началась артиллерийская обработка города, и длилась она примерно 2 часа. Залпы почти 3500 орудий большой мощности буквально сотрясали землю. Примерно через час непрерывного обстрела снаряды снесли всю маскировку с фортов и дотов (многометровые земельные покровы), а также кусты и деревья, кирпичные стены, надстройки и пристройки. Форты и доты оголились, стояли теперь закопченные, серые как горы. Орудия большой мощности прямой наводкой били по железобетонным монстрам, 3-метровые стены которых сначала гудели, отбрасывая снаряды, а потом стали трескаться и оседать. Весь город заволокло дымом!
             7 апреля во второй половине дня войска, неся немалые потери, ворвались непосредственно в городскую черту. Около 500 тяжелых бомбардировщиков наносили мощнейшие массированные удары по всем опорным пунктам и фортам. Сопротивление немцев после таких ударов резко снизилось, и наши войска стали сравнительно быстро продвигаться к центру города.
          8 апреля штурм крепости и артналеты продолжались, а 9 апреля героические войска 3-го Белорусского фронта при активной поддержке авиации штурмом овладели городом и крепостью Кенигсбергом.
         Нет слов, чтобы адекватно описать этот все сметающий на своем пути штурм. Танки мчались в атаку на предельных скоростях, артиллеристы катили свои орудия стволами вперед, пехота «катила» свои могучие волны наступления, стреляя по амбразурам и бойницам, под прикрытием такого огня шли вперед штурмовые группы. Форты понемногу прекращали сопротивление. Не задерживаясь около умирающих фортов и дотов, бойцы стремительно продвигались по городским улицам, во многих местах перегороженным баррикадами, горели трамваи, в брызги разлетались от пушечных выстрелов стены, из-за которых стреляли фаустники. Город дымил, трещал, рушился, пожираемый пламенем, бомбами, снарядами. Яростный огонь — красные и белые вспышки пулеметов, орудий и фауст-патронов брызгали из всех щелей, амбразур и трещин. На центральной площади города перед зданием — замком прусских королей — все было покрыто телами бойцов в серых шинелях, в выгоревших ватниках, в полушубках, в плащ-палатках и грязных, когда-то белых маскхалатах. Здесь, на этой площади, яростные атаки наших бойцов наталкивались на не менее яростное сопротивление обреченных гитлеровцев. Эти бойцы не дожили до конца войны всего несколько дней. Остатки гарнизона капитулировали!
           День 9 апреля 1945 года уходил в историю. Последние выстрелы мы слышали со стороны Кенигсбергского зоопарка, оттуда шли колонны пленных в грязной форме с мрачными лицами, испачканными сажей. Сверхмощная, неприступная крепость была взята Красной Армией за 3 дня!!! Наша минометная рота принимала самое непосредственное участие в этом штурме. Позиция, выбранная сержантом Бровко, была настолько удачной, что потом во фронтовой газете (названия не помню) был очерк, посвященный подвигу старшего сержанта Бровко, а также минометчиков, нанесших сильный урон гитлеровцам.
        Кенигсбергская операция по срокам была очень короткая, но по своему характеру, количеству привлекаемых сил авиации, массированному их применению и результатам действия она явилась как бы генеральной репетицией штурма Берлина. После взятия Кенигсберга мы побывали в госпитале у сержанта Бровко, он выжил, но был очень слаб и бледен. Как объяснили нам врачи, пуля не задела сердца, но вызвала большое кровоизлияние в легких. Гвардейский знак, через который был произведен выстрел, смягчил разрушительное действие пули (теперь этот гвардейский знак, пробитый пулей, хранится в семье Бровко в Киеве). За этот подвиг старшему сержанту Бровко было присвоено звание младшего лейтенанта, и он был награжден орденом Красного Знамени.
         Теперь о подвиге. Вот что рассказал нам Бровко: «Когда вы с Сашей направились в роту, одновременно с вами от группы немцев отделились трое солдат и направились к немецкому танку, с какой целью они туда шли — загадка. Не зная об этом, вы при выходе из оврага у танка напоролись бы на немцев и были бы сразу уничтожены. Видя все это, я открыл огонь из автомата по гитлеровцам, которые раньше вас подошли к танку. Одного, как вы уже знаете, я убил, а два других бросились бежать к основной группе. Остальное вы все знаете!» — вот так коротко, скромно рассказал нам герой о своем подвиге. Конечно, выдав себя стрельбой, сержант сознательно должен был принять неравный бой, и он, не раздумывая, вступил в эту смертельную схватку. Не всякий мог решиться на такое. Ведь можно было бы тихо отсидеться в овраге и остаться в живых. Спасая наши жизни, сержант подтвердил своим героическим поступком великую воинскую заповедь: «Сам погибай, а товарища выручай!». Кстати, сам он не считал, что совершил подвиг. Он говорил: «Треба спасать было вас, молодых хлопцев, ну я так и сробил!».
          После войны мы переписывались с Петром Остаповичем Бровко, он жил в Киеве, часто болел, тяжелые ранения давали о себе знать, и в 1984 году, 17 октября, его не стало. В 1981 году он прислал мне свою единственную фронтовую фотографию тех лет. Сфотографировался в новой офицерской форме со всеми наградами. В нашей семье имя Петра Остаповича Бровко свято до сих пор, и каждый год, 17 октября, мы поднимаем поминальную чарку за человека, который, рискуя своей жизнью, даровал нам ее, спас от неминуемой гибели!