22 июня 1941 года было воскресенье, выходной день. Я работал на заводе № 264 в г. Сталинграде, был секретарем комсомольской организации цеха № 18. Накануне выходного дня мы, молодежь цеха, ребята и девушки, договорились в воскресенье поплавать на яхтах и покупаться в Волге.   

Утро 22 июня, как сейчас помню, было ясное, солнечное. Настроение было радостное. Но оно скоро омрачилось, как только мы подошли к зданию заводоуправления - месту нашего сбора. Там по колоколу-репродуктору громко звучало выступление министра иностранных дел СССР Молотова, сообщение о начале войны. До этого момента мы еще не слышали о войне.

Телевизоров тогда еще не было, репродукторы -круглые черные тарелки - работали плохо, да и были они не во всех бараках, где мы жили. Новости мы узнавали на улицах, из установленных на столбах репродукторов. Возле заводоуправления быстро собралось много народа, прибыли члены парткома завода и комитета комсомола, военные представители.

Мирная жизнь разом закончилась, начался массовый призыв на военную службу. На третий день войны немцы, проживающие с нами в г. Красноармейске, на станции Сарепта спустили под откос железнодорожный состав с нефтепродуктами. Жертв было немного, а пожар разгорелся большой. На четвертый день войны мне прислали повестку из Кировского райвоенкомата. Когда я явился в военкомат, мне сообщили, что Сталинградский горвоенкомат срочно производит набор добровольцев на учебу в авиашколы. Я без колебаний согласился. Быстро прошел врачебную и мандатную комиссии и был признан годным к призыву.

15 июля 1941года я был призван в армию городским военкоматом и направлен на обучение в г. Тихорецк, авиашколу № 21. 27 июля мы приступили к занятиям. В авиашколе я проучился одиннадцать месяцев, затем заболел, меня комиссовали и отчислили с направлением в Буйнакское военно-пехотное училище, дислоцируемое в г. Степанакерте (Нагорный Карабах Азербайджанской ССР).

В июне 1942 года я прибыл в Буйнакское военно-пехотное училище и приступил к занятиям. В сентябре 1942 года в училище поступил приказ сформировать группу курсантов с целью подготовки их для борьбы в горах с диверсантами и направить ее в г. Телави (Грузинская ССР), далее в Тушинское ущелье через Банный перевал. Я попал в эту группу. После кратковременной подготовки нас поездом направили в г. Телави. Там к нам присоединилась еще одна группа курсантов из Телавского училища под командованием лейтенанта Миносяна. С проводниками через Банный перевал по горным тропам мы направились в Тушетию. Сначала у нас были вьючные лошади и ишаки, а когда мы стали приближаться к вершине перевала, животных вернули, а все имущество пришлось взять на свои плечи и продолжить движение пешими.

Это был трудный период форсирования перевала. Во-первых, непривычно: на каждом из нас была тяжелая ноша. Во-вторых, мы впервые увидели облака не над головой, а внизу, а над нами сияло яркое солнце. От ослепительно белого снега стали болеть глаза. Дыхание было затруднено. Сухой рыхлый снег затруднял движение, мы шли медленно и часто отдыхали. Очень хотелось пить, но воды нигде не было, и мы набирали в кружки снег и мешали его с сахаром. Так мы на время утоляли жажду, но потом еще больше хотелось пить. Пройдя вершину перевала, почувствовали облегчение. Если в горы поднимались по крутым тропам, то в ущелье спускались по пологим склонам и редко по крутым спускам, но это было даже забавно. Мы садились на свои рюкзаки и на них, как на санках, спускались по снегу вниз. В ущелье прибыли вечером 16 сентября. Темнело. В Тушинском ущелье снега не было, Нас встретили зеленый лес и огни аулов. Ночевать остановились в первом попавшемся на пути ауле. Жители Тушетии, в основном грузины, встретили нас дружелюбно.

Там нас прикомандировали к действующей 16-й особой бригаде и разбили по постам. Солдаты бригады передислоцировались. Перевал закрылся, и мы остались там служить до весны. Немецких десантов на нашем участке не было. Связь с Телави поддерживали по рации. В январе-феврале сорок третьего в Тушетии появилось много банд из дезертиров, с которыми нам пришлось воевать. Все тропы были перекрыты засадами бандитов. Местное население перестало снабжать нас продуктами питания. Истребительные отряды, вооруженные нашими предшественниками, повернули оружие против нас. Мы остались в окружении бандитских групп без поддержки местного населения. За мешки с продовольствием, сбрасываемые нам с самолета, приходилось вести бой. В довершение всех несчастий у рации закончилось питание, и некоторое время мы были и без связи и без снабжения. Но надеялись и ждали помощи с большой земли.

В феврале (не помню какого числа) к нам прилетел У-2, сбросил мешки с продовольствием и улетел. Однако через некоторое время он вернулся и запросил вынужденную посадку. В это время шел снегопад и дул сильный ветер. Но мы, по особому приказу, постоянно поддерживали посадочную площадку в надлежащем состоянии. Самолет сел. Это была неописуемая радость. На самолете была рация, можно было доложить о своих бедах. С нами были два врача — хирург и терапевт — муж и жена, которые нуждались сами в медицинской помощи. Буквально на другой день приземлились поочередно три самолета У-2. На одном из них прилетел зам. министра Грузии по борьбе с бандитизмом тов. Квашалия с группой оперативников. Все в гражданской форме. Они сразу же ушли в аулы к населению и долго там работали.

В марте нам приказали незаметно окружить площадку возле здания, которую мы занимали, разместив автоматчиков и пулеметы. Скоро должна была произойти сдача оружия и боеприпасов. Я был кладовщиком, и мне приказали подготовить помещение и принимать оружие. Время начала сдачи — 6.00 следующего дня. Ровно в 6.00 назначенного дня из леса, примерно в 200 метрах от нашего здания, появилась цепочка людей, человек 200. Они двигались в нашем направлении один за другим, держа оружие за ствол одной рукой, с прикладом на плече, в другой руке держа сумку или патронташ. Не доходя до нас метров двадцать, цепочка остановилась. По одному человеку стали подходить ко мне и сдавать оружие и патроны. Разоруженные люди отходили назад. Все прошло спокойно, без происшествий.

Так были разоружены бригады содействия армии из местного населения, которые под влиянием бандитов и немецких наемников перестали нам помогать. После окончания сдачи оружия и боеприпасов тов. Квашалия собрал местных жителей на митинг, на котором кое-кого арестовали и посадили в специально приготовленное помещение под охрану. В заключение он обратился к жителям со словами: «Кто еще хочет воевать с советской властью?». По толпе прошел шум, послышался плач женщин и детей. Люди стали расходиться по домам. А работа продолжилась. Через несколько дней кто-то из главарей банд и дезертиров был убит, кто-то арестован. Операция была завершена. Нам приказали покинуть Тушетию.

В конце июня 1943 года через Банный перевал, конвоируя несколько человек арестованных, мы вернулись в г. Телави. Но вернулись не все, многие там остались навечно. В Телави нас, курсантов Буйнакского училища, ожидал офицер, его представитель. Из группы курсантов вернулись всего 16 человек. Нас зачислили в выпускные роты, а боевую командировку в Тушетию засчитали в учебную. С 1 июля 1943 года мы продолжили учебу, затем сдали государственный экзамен. Выпускникам было присвоено звание младшего лейтенанта (приказом ГУК Советской Армии № 02382 от 20 декабря 1943 г.).

Так я стал общевойсковым офицером Вооруженных Сил Советского Союза. 24 декабря 1943 года нас, молодых офицеров группой 20 человек, направили в г. Мелитополь. Где-то там проходила перегруппировка трех фронтов: Юго-Западного, 4-го Украинского и 1-го Украинского. Нас распределили по разным частям. Я и еще двое моих товарищей по Тушетинской операции, Федько и Минаев, попали в распоряжение 3-й гвардейской армии, которая выходила из состава 4-го Украинского фронта в состав 1-го Украинского фронта. Уже в штабе армии нас распределили по разным полкам. Меня — в 983-й стрелковый.

В феврале 1944 года по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования 3-я гвардейская армия и ее части армейского подчинения были переданы в состав 1-го Украинского фронта и перебазировались в г. Нежин. Командующим 3-й гвардейской армией был назначен генерал-лейтенант Василий Николаевич Гордов.  29 февраля 1944 года в 16 часов 30 минут произошло печальное событие, о котором подробно написал в воспоминаниях Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

А произошло следующее: командующий 1-м Украинским фронтом Николай Федорович Ватутин и член военного совета фронта генерал-майор К. В. Крайнюков в сопровождении охраны из восьми человек на машинах поехали проверить работу штабов 13-й и 60- й армий. По дороге из штаба 13-й армии (район г. Ровно) в штаб 60-й армии (район г. Слаута) у села Милятын на их пути стояла группа людей. Машины остановились, чтобы узнать в чем дело. И в это время из окон дома по машине генерала Ватутина был открыт оружейный огонь. Это были бендеровцы. Генерал был ранен в ногу выше колена. По пути в Ровно он потерял много крови. Из Ровно Н. Ф. Ватутина перевезли в г. Киев, вызвали лучших врачей.

Но спасти командующего не удалось. Он умер 15 апреля 1944 года. Похоронили генерала в Киеве. С 1 марта 1944 года командующим 1-м Украинским фронтом был назначен Георгий Константинович Жуков. А в апреле того же года, в момент передислокации 3-й гвардейской армии в г. Нежии, командующим 1-м Украинским фронтом был назначен Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Я в этот период находился в г. Орлянске, где дислоцировался резерв офицерского состава 3-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта.

Вспоминаю сложности переезда из города Мелитополя в город Орлянск в резерв офицерского состава. Зима 1943-1944 гг. была очень суровая, морозы на Украине доходили до -39° - 40°С. Мы, младшие лейтенанты Солодовников, Федько и Минаев, получили приказ ехать в г. Орлянск попутным транспортом на автомашинах через станицы Михайловка, Васильевка и другие до г. Орлянска по не известным для нас дорогам и населенным пунктам. Оружия у нас не было. Одеты мы были по-солдатски: сапоги, шинели и шапки, в руках вещмешки. Мы долго стояли на морозе, ожидая проходящие попутные машины, промерзая, как говорят, до мозга костей. Попутки в основном были открытые машины, груженные зерном. Мороз и ветер доводили нас до изнеможения. Мы просили очередного шофера остановиться в населенном пункте, чтобы обогреться, но, как правило, они не могли долго ждать и высаживали нас, а сами ехали дальше. Приходилось искать другую попутную машину, и все повторялось сначала.

Запомнилась одна остановка. Дрожавшие от холода, мы попросились обогреться в дом. Нас впустили. Дом большой, добротный, в нем было тепло и уютно. В одной из комнат лежал на кровати старый больной человек. Когда мы вошли, он услышал чужие голоса и спросил хозяйку, кто там пришел. Она ответила: «Молодые офицеры погреться зашли». Старик попросил одного из нас подойти к нему. Я спросил хозяйку, а можно ли? Та разрешила. Я быстро снял с себя шинель, вошел в комнату, где лежал старик, поздоровался. Он осмотрел меня снизу вверх, нахмурился и недовольно сказал: «Я так и знал». Я спросил: «Что, дедушка?» Он ответил: «Антихрист ты такой, молокосос, что же ты погоны-то нацепил, я с этими погонами в гражданскую дрался, а ты так легко без боя их нацепил». Я сразу как-то растерялся, но сказал: «Дедушка, мы воюем не за погоны, а за свою Родину!». У него глаза заблестели от слез. Я еще немного постоял и ушел. Обогрелись мы в доме и пошли опять на дорогу ждать попутную машину.

На другой день добрались до Орлянска. Все дома в центре города были заняты офицерами. Городок оказался небольшой, жилье нам предложили почти на окраине. Хозяйка дома, женщина лет 40—45, имела троих малолетних детей. Спать нам предложили на полу, на соломе. Питались мы в единственной столовой в центре городка. Ежедневно прибывали новые офицеры, в основном из госпиталей после ранения. Основная часть офицеров ожидала отправки в г. Нежин для формирования новых частей и подразделений. 18 марта 1944 года из Орлянска нас поездом через Киев отправили под Нежин, где на станции Носовка в лесу формировалась и готовилась к новой наступательной операции в составе 1-го Украинского фронта 3-я гвардейская армия.

В Орлянске мы пытались заниматься боевой подготовкой, но это получалось плохо потому, что жили в постоянном напряжении, ожидали ежедневно вызова. Нас привлекали готовить подручные средства в помощь наступающим частям на случай форсирования реки Днепр. Изучали боевой путь 3-й гвардейской армии (в которую мы пришли служить и воевать), прошедшей путь от Сталинграда и Волги до Запорожья, Киева и Днепра в составе Юго-Западного фронта. На ее счету победы на Дону и окружение немецких войск под Сталинградом, освобождение Донбасса и городов Горловка, Пролетарск, Лисичанск, Константиновна, Артемовск, Дзержинск, Славянск в 1943 году, а в 1944 году — участие в изгнании фашистских войск из Украины за пределы нашей Родины — Союза Советских Социалистических Республик -в составе 1-го Украинского фронта.

Львовско-Сандомирская стратегическая операция 1-го Украинского фронта

20 марта 1944 года я получил взвод солдат в составе 2-й роты, командиром которой был ст. лейтенант Пономарев. Распределив солдат по отделениям и расчетам, я обеспечил получение оружия и солдатской амуниции и был готов к выполнению поставленных задач. Наша 2-я рота входила в состав 3-го батальона (командир майор Завьялов) 983-го стрелкового полка (командир подполковник Сарычев) 253-й стрелковой дивизии (командир полковник Эпин).

Нашему полку было приказано до особого распоряжения заняться под-готовкой солдат к участию в боевых операциях. Половина солдат из моего взвода были молодыми мальчишками из Средней Азии, Казахстана и Киргизии, а вторая половина, основная часть взвода, состояла из бывалых немолодых русских и украинцев. Ежедневно мы занимались тактической подготовкой, изучением материальной части и применением оружия в бою.

Однажды я вывел солдат взвода на тактическое занятие но теме: «Наступление отделения на открытой местности». Вдруг неожиданно появился разведывательный самолет противника «рама». Я скомандовал: «Воздух! Взвод, в укрытие справа!» (там был овраг и высокая трава). Все скрылись, а один молодой солдат замешкался, не успел лечь в траву. Противник нас заметил, самолет развернулся и пустил пулеметную очередь в нашем направлении. Одного солдата легко ранило в ногу.

В начале апреля меня вызвал командир полка подполковник Сарычев. Как это положено, я доложил командиру, что прибыл по его вызову. Он объяснил, что со мной хотят поговорить командир дивизии и командующий армии. Для меня это была большая неожиданность. Я подумал, что меня накажут за солдата, которого ранил немец на занятиях. Генерал-полковник Гордов спросил: «Младший лейтенант, вы, кажется, к нам прибыли сразу из училища?». Я ответил: «Так точно». Генерал продолжал: «Мы хотим посмотреть, чему вас в училище научили. Даю вам задание показать тактическое занятие на тему: «Отделение в наступательном бою». Завтра в 12.00 будьте готовы». Я ответил: «Слушаюсь!» и ушел, даже не ушел, а вылетел из блиндажа командира полка как ошпаренный, доложил командиру роты о полученном задании, и мы всей ротой стали готовиться к выполнению полученного задания.

Подобрали людей. Я хорошо помнил эту тему занятия с училища, но волновался не меньше чем на государственном экзамене. Продумал все мелочи, наизусть по уставу знал, как отдавать приказы о наступлении. В 12.00 командир полка приказал мне выводить отделение на исходные позиции. Через несколько минут появились офицеры, наверное, всего полка и генерал Гордов. Генерал приказал командиру полка начинать. Подполковник Сарычев подал условный сигнал о начале учебного наступления. Я и мои солдаты старались изо всех сил. После сигнала «отбой» генерал-полковник Гордов подозвал меня к себе и сказал: «Плохо вас готовили в училище, по-старому. А за старание тебе спасибо».

Через несколько дней, 8 или 10 апреля 1944 г., нашему полку было приказано выдвинуться в район обороны войск армии. Служба в обороне состояла в наблюдении за противником, выявлении огневых точек и разведке. Я за время обороны по приказу командования дважды ходил с группой подготовленных солдат в разведку за «языком». В тыл врага ходили специально подготовленные армейские разведчики. В первый раз наша разведка не удалась — нас обнаружили немцы, открыли огонь и мы вынуждены были отойти. Ранило одного солдата.

Во второй раз ходили двумя группами: одна с отвлекающей задачей, другая — группа захвата. Так захватили в плен немецкого солдата-наблюдателя. Рано утром я решил проверить службу своих наблюдателей и увлекся пейзажем промежуточный полосы из стрелковой ячейки траншеи, за что чуть было не поплатился жизнью. С шипением, как змея, пуля вонзилась в бруствер, немного взметнулась вверх песчаная пыль. Я мгновенно опустился вниз окопа, но это не спасло бы меня, если бы немецкий снайпер целился чуть-чуть повыше. Этот урок остался в памяти навсегда. На примере своей оплошности я учил солдат.

Начало наступления

В соответствии с планом командующего 1-м Украинским фронтом Маршала Советского Союза Конева войска армии 13 июля 1944 года перешли в наступление. Мой взвод наступал с танком Т-34. До сближения с противником мы находились на танке, а когда приблизились к окопам противника, спешились; мы прикрывали танк огнем, а он делал нам проходы. Преодолевая линию обороны немцев, наш танк подорвался на противотанковой мине и дальше мог нас поддержать только огнем.

Немцы отступили, а мы продвинулись к опушке леса, обстреливая противника. На правом и левом флангах оба наших танка загорелись. Из-за опушки леса послышался гул немецких танков, усилился огонь немцев. Мы залегли и приготовились к отражению атаки, имея противотанковое ружье. Вдруг из-за спины, через наши головы, полетели огненные шары — снаряды наших «катюш».

В лесу образовались пожарища. Два немецких танка загорелись. Немцы стали отступать, а мы перешли в наступление. С этого дня наше наступление было ежедневным. Немцы ночью отходили на заранее подготовленные позиции, мы их пешим ходом догоняли, а утром, как правило, опять завязывался бой.

За участие в первом наступлении я был награжден орденом Красной Звезды. К исходу 15 июля войска армии прорвали сильно укрепленную линию обороны противника «Принц Евгений». После ожесточенных боев войска армии ночным штурмом овладели городом Владимир-Волынский и 20 июля на всем фронте наступления перешли государственную границу Советской Украины, а следовательно, и границу Советского Союза с Польшей.

Форсирование реки Висла

С ходу форсировав на подручных средствах реку Западный Буг, части армии продолжали стремительные наступления, освободив польские города Томашув, Комарув, Билограй и другие населенные пункты. 28 июля войска армии вышли к реке Сан и, продолжая наступление, овладели крупным пунктом вражеской обороны — городом Красник, после чего вышли к реке Висла. В ночь на 29 июля части армии форсировали реку Висла и захватили плацдармы на ее западном берегу западнее Доротка, Бассоня и в районе Виняры (севернее города Сандомир). Еще с вечера 29 июля мы готовили подручные средства для форсирования реки. Находили бревна, широкие и толстые доски. Кто-то связывал плотик; для пулеметчиков готовились настоящие плоты, чтобы на плаву можно было стрелять. Ночи летом короткие, необходимо было успеть пересечь реку до рассвета.

Подошли к реке. Началась артиллерийская подготовка, засветились ракеты. Противник открыл ответный огонь из всех видов оружия, послышались стоны раненых. Все загудело, фонтаны взрывов на реке казались сплошной стеной, преграждали путь к противоположному берегу. Было видно, как вместе с фонтанами вверх поднимались бревна и человеческие тела. Еще на своем берегу я услышал: «Командир роты ранен, лейтенант Солодовников, к командиру роты!». Старшего лейтенанта Пономарева ранило, и он приказал мне принять командование ротой и форсировать реку. Так я приступил к командованию ротой.

Противоположный берег был крутой, грунт каменистый, известковый. На мой участок наступления прибыл заместитель командира полка майор Вершинин. Снова послышалась команда «вперед!». С трудом солдаты преодолевали каменистую кручу берега, а впереди у нас были хорошо простреливаемая противником равнина и каменистая белая сухая земля. С рассветом появилась авиация: наша и немецкая. Бой поистине был на земле, на воде и в воздухе.

Мало кто из моей роты остался в живых. Раненые окапывались на месте. Впереди враг, сзади река, пути назад не было. Кто из раненых пытался отойти, погибал в реке. Все попытки продвижения вперед заканчивались неудачей: мы отвоевали не более 200—300 метров. Последовала команда «окопаться». Спать и есть не хотелось, во рту все пересохло. Хотелось только пить и курить.

Так, с боями, прошли четыре дня и ночи, пока саперы не восстановили понтонную переправу через реку. Пошли танки и артиллерия. Наступление продолжили новые части. А нас, оставшихся в живых и раненых, отвели в тыл на отдых на целых 10 дней в госпиталь. Я был легко контужен. За участие в операции меня наградили орденом Отечественной войны. После форсирования реки Висла и отражения контратак противника армия вместе с другими объединениями фронта временно перешла к обороне и стала готовиться к последующей Висло-Одерской операции.

За действия по форсированию Вислы в августе, прямо в блиндаже, меня приняли кандидатом в члены КПСС. Первую рекомендацию мне дал заместитель командира полка майор И. П. Вершинин, который также был ранен при форсировании Вислы.

В августе при подготовке к наступлению потребовались подробные сведения о противнике. Нужна была разведка, «язык» — пленный фашист. В разведку приказали идти мне. Огневые точки мы засекли, но взять «языка» не удалось, а я при отходе был ранен в руку. Ночью 24 сентября командование решило произвести разведку боем силами 3-го батальона, командовал которым майор Завьялов.

Моей роте, входившей в состав батальона, было приказано наступать на левом фланге разведки. Никакой суеты, никакой артподготовки, скрытно двигались цепью до сближения с противником. Местность открытая. В указанное время взметнулась ракета, батальон пошел на сближение. При подходе к обороне противника боевая немецкая охрана нас обнаружила. Началась стрельба, полетели ракеты. Немецкую охрану мы уничтожили, начали атаковать их переднюю линию обороны. Каждая рота, каждый взвод получили свое отдельное задание, действовали самостоятельно. Каждому командиру связисты протянули полевую телефонную связь. После докладов о выполнении задания командир полка приказал отходить.

На моем левом фланге поступил сигнал по цепочке в траншее: «Немцы атакуют слева», завязался рукопашный бой. Отходили с боем. Сзади меня, еще в траншее, разорвалась граната, я был ранен в обе ноги. Солдаты помогли выбраться из траншеи и двигаться при отходе. На разборе выполнения задания я уже не присутствовал. В полковой санитарной роте мне обработали раны и этой же ночью отправили в армейский эвакогоспиталь. Там сделали операцию и отправили во фронтовой эвако-госпиталь, который дислоцировался в мужском монастыре в г. Развадув (Польша).

Мое ранение врачи оценили как тяжелое и отправили из Польши в Москву, в эвакогоспиталь № 3447. Осколки у меня в ноге живут и сегодня, а за операцию я награжден орденом Отечественной войны. Шла еще война, когда 30 марта 1945 года я выписался из госпиталя и был направлен на сборный пункт в Москве, где меня приняли служить в войска НКВД, 36-ю конвойную дивизию, в которой я прослужил 22 года до выхода на пенсию.